Диана, скажите, как часто вам приходится в работе сталкиваться с жертвами неудачных косметологических операций — встречается такое? И насколько чаще, чем, например, десять лет назад?
В нашей работе мы, конечно, сталкиваемся с последствиями работы неквалифицированных косметологов. Это и последствия контурной пластики, и последствия использования нелицензированных ботулотоксинов, и последствия просто работы неспециалиста. Пациент приходит к нам уже расстроенный, он не получил результат, за который заплатил.
И, что того хуже, он мог получить осложнения.
Осложнения могут быть разными. Во-первых, пациент приходит к косметологу для того, чтобы стать более красивым, чтобы привлекать внимание своей внешностью. Либо наоборот — чтобы перестать привлекать внимание какими-то дефектами. Поэтому, конечно, когда он получает совершенно другой результат, он очень расстроен.
Допустим, женщина средних лет хотела убрать морщины. Врач посоветовал бы ей какие-то определенные процедуры, которые привели бы к тому, что лицо осталось ее, но мимика стала немного мягче, ушла бы сухость кожи, появился какой-то лифтинг. И человек почувствовал бы себя, как будто он вернулся на несколько лет назад. То есть он ничего не изменил бы в себе. Неквалифицированный косметолог, как правило, возьмет препараты, еще и нелицензированные (это будет филлер), и он просто заполнит все, что он видит на этом лице. И пациент приходит к нам с круглым раздутым лицом, лишенным не только морщин, но и индивидуальности, — это в лучшем случае. Это если самые скромные осложнения, и он не понимает, что с ним плохого произошло. То есть вроде бы морщин нет, но и красоты нет, и это уже не то лицо, которое человек видел многие годы в зеркале. Его никто не узнает, все говорят: «Что ты с собой сделала?» Вот c этим очень часто к нам приходят.
А приходят ли после некачественного ботокса?
Конечно, регулярно приходят от специалистов неквалифицированных, которые работают с ботулотоксинами. Они берут нелицензированный препарат, или используют неправильные дозировки, или работают, не зная анатомии, и пациент получает осложнения. У него падают брови, изменяется мимика, не дай бог, нависает веко. И нам приходится работать уже с последствиями. Мало того, может быть еще и проблема, когда этот специалист использует небиодеградируемые филлеры.
Этот филлер что содержит внутри?
В официальной, научно обоснованной медицине, косметологии мы работаем только с биодеградируемыми филлерами. Это препараты, которые полностью биоразлагаются в нашем организме. То есть они утилизируются организмом по своей потребности, состоят из веществ, которые уже есть у нас в организме, организм их узнает как свои и использует для построения каких-то необходимых веществ.
Есть препараты, которые сделаны на основе синтетических материалов. Они организмом не опознаются как свои. И они, наоборот, отграничиваются им в лучшем случае. Такие препараты косметология использовать не имеет права, потому что сегодня этот препарат спокойно спит в тканях, а завтра у пациента банальный грипп, поднялась температура до 39 градусов и организм узнает этот препарат как чужеродный. И начинает на него антигенную атаку. Из-за этого возникает воспаление, гранулема, даже нагноение может быть. Препарат иногда мигрирует, перемещается в тканях, и поэтому мы в косметологии называем это миной замедленного действия. И ни один уважающий себя косметолог не возьмет такой препарат в руки, не будет исследовать.
Долгие годы в косметологии нам дали опыт, что с такими препаратами работать нельзя. Мы не знаем, что будет через год, через два, через пять, даже через десять лет. И люди, которые сделали себе инъекции таких препаратов, вынуждены потом бороться с осложнениями. То есть удалять их хирургическими методами. И порой такая операция изменяет мимику лица, оставляет уродливые шрамы, меняет форму губ — было очень много таких нелицеприятных историй. Поэтому есть биодеградируемый и есть небиодеградируемый, к которому мы не имеем никакого отношения.
Эти небиодеградируемые вещества в основном относятся к нелицензированным препаратам?
Да, в России и Европе сейчас сертифицированы только биодеградируемые препараты. И врачи работают только с ними.
А в чем, собственно говоря, опасность несертифицированных препаратов? Вот, предположим, приходит пациент, и забыл спросить он про этот сертификат. Насколько сразу увеличивается опасность тех последствий, о которых вы только что сказали?
Я считаю, что на 100%, потому что в данном случае мы не знаем, что в шприце. Во-первых, это не просто препарат, который каким-то образом пересек границу, это может быть препарат, который налит в шприц под одним названием, а внутри может быть что угодно. То есть может быть тот же небиодеградируемый филлер. Они намного дешевле, как вы понимаете, в производстве, так как синтетику произвести дешевле, чем биоматериал, который полностью подходит нашему организму. Это затратное по ресурсам производство. И не так много заводов вообще во всем мире, которые делают чистую гиалуроновую кислоту, не вызывающую аллергической реакции, которая хорошо встраивается в ткани и переносится человеком.
Судя по всему, немалая часть этих препаратов завозится как контрабанда — такое может быть?
Да.
А в вашей деятельности они вам попадались когда-нибудь на глаза?
Когда-то давно были такие моменты. Сейчас уже, наверно, мы приучили пациентов, что клиника — это серьезное лечебное заведение, в нее не стоит приходить с такими запросами. Но какое-то количество лет назад мог прийти пациент со своим препаратом и сказать: «А вы мне не уколете вот это?» И приходилось очень долго объяснять, что нет, конечно. Я не знаю, что это, я не знаю, где вы это взяли и где купили, и я никогда это не уколю вам. Потому что любой препарат, который мы используем, имеет сертификат. И если пациент сомневается в его качестве, он может сам даже проверить по штрихкоду, есть ли этот препарат в закупке той или иной официальной фирмы.
Значит, есть какая-то гарантия?
Конечно, мы полностью несем ответственность за то, что ввели пациенту, потому что мы взяли это у фирмы, которой мы доверяем. Она несет ответственность за препарат, а мы — за то, как мы его ввели, в каких условиях: асептики, антисептики, насколько был подготовлен доктор, сколько у него лет стажа, какую технику он имеет право использовать, какую нет. За это уже отвечает клиника, а за сам препарат — фирма, которая его поставила в Россию и которая полностью одобрена всеми нашими законодательными актами.
В вашей медицинской практике как происходит: пациент приходит в клинику, подписывает договор, в котором сразу оговариваются какие-то возможные негативные последствия? Но если что-то пошло не так, как можно решить проблему?
Во-первых, мы не только подписываем этот договор и информированное согласие, мы всегда информируем пациента, как надо себя вести после выполненной процедуры. То есть после каждой манипуляции есть какие-то ограничения. После чего-то нельзя идти в сауну, после некоторых манипуляций нельзя делать массаж лица достаточно долгое время. После чего-то нельзя загорать. И все это мы обговариваем. Если пациент не готов на такие жертвы, то можно перенести процедуру — главное, чтобы он запомнил, что это нельзя. После этого мы можем проводить процедуру.
Я просто о том, что, если сравнивать, например, клиническое заведение и, скажем, надомное: там же, скорее всего, нет ни договора, ни гарантии. Как можно сравнить?
Пациенты иногда меня спрашивают, зачем мы подписываем столько бумаг, и самый частый мой ответ (и правильный): я считаю, что, подписывая эти бумаги, мы берем на себя ответственность за ваше здоровье. То есть мы берем ответственность за то, как вы будете себя чувствовать. Мы стараемся помочь пациенту даже с банальным синяком, который возникает после процедуры. Он же пришел, чтобы стать более красивым.
Вы ведь наверняка следите за событиями в своей сфере. Можете сравнить, насколько сейчас выросло число надомных косметологов — их стало больше или нет?
Я думаю, что вообще число косметологов и клиник выросло. И надомников, конечно, тоже. То есть это такая бурно развивающаяся отрасль медицины. Многие думают, что она очень выгодна в денежном отношении, и поэтому стараются к ней примкнуть — это раз. А два — когда человек без образования решает, что, в принципе, это просто, он старается тоже это делать, пробует, и отсюда вырастают надомники.
А что в вашей сфере, в вашей профессии изменилось за последние пять лет?
За последние пять лет косметология изменилась кардинально: она стала комплексной. То есть если пять назад можно было сказать, что «я колю, и я хороший косметолог», то сейчас это однобокое мышление. Мы стали работать с организмом, потому что в наших руках появилось огромное количество аппаратуры и множество препаратов. И, наверное, столько, сколько сейчас изучают анатомию косметологи, ее не изучает никто. То есть, работая с лицом, мы несколько раз в год посещаем анатомические курсы. Казалось бы, странно, вы же столько лет отучились, зачем вам это? Но, работая все тоньше и тоньше, нам надо знать все больше и больше. Точно так же и с биохимией. Мы стали очень сильно коммуницировать со смежными специальностями, мы работаем в связке с урологами, с эндокринологами, с гинекологами. То есть это получается такой уже совсем другой специалист, который видит пациента и его организм, помогает ему не только выглядеть хорошо, но и оставаться здоровым и продлевать свою эстетическую составляющую вместе со здоровьем.
Как вы думаете, как может человек, который решил со своей внешностью что-то изменить, сделать вывод о профессионализме косметолога? Он пришел к какому-то специалисту — как ему понять, хорош он или плох?
Во-первых, у нас в России всегда имеет место сарафанное радио. Ко мне приходит очень много пациентов, потому что порекомендовали. Во-вторых, приходя в клинику, пациент, действительно, может попросить все сертификаты. И если он не просто хочет посмотреть бумагу, он может обратиться и в учебное заведение, и в фирму, которая выдала этот сертификат о работе с препаратом. То есть мы же имеем сертификат не только врача, мы еще имеем лазерный сертификат, мы еще имеем сертификат и дерматолога, и косметолога. И еще мы сертификаты имеем по каждой методике, которой мы владеем. И по каждому препарату. В косметологии так интересно, вроде кто-то работает дома и делает вообще без всего, а кто-то на каждый шприц, который он имеет право взять, имеет сертификат.
То есть бэкграунд какой-то. Это открытая информация?
Это открытая информация, можно заходить на их сайты, можно там у них смотреть. Можно прозванивать, можно спрашивать, и всегда скажут. Им хочется же посоветовать хорошего врача и хорошую клинику, чтобы пациент остался с нами. Поэтому это все возможно.
Велик, наверно, соблазн человека (не то чтобы сразу у любого человека) — человек идет в метро, из метро вышел, идет вдоль всяких ларьков и видит: «Омолодим за 10 минут». И он идет туда. Чем это реально может грозить? Берем самый нехороший вариант.
Во-первых, может случиться воспаление, то есть отторжение препарата из-за того, что он введен в условиях без необходимой санитарной обработки. Другой момент — ему введут что-то непонятное. То есть это может быть тот же небиодеградируемый препарат, который уже одним воспалением не отделается. Его потом придется удалять хирургу, а потом работать с рубцовыми изменениями.
И есть более легкий вариант: если пациент получит все-таки условия антисептики и нормальный препарат, но получит либо недостаточно хорошего специалиста либо вообще неспециалиста в этой области — у него препарат просто мигрирует либо уйдет не на ту глубину. Либо, допустим, у него упадут брови. И с этим тоже опять же придется работать косметологу.
