Привет! Я Евгения Филина, мне 29 лет, я из Рязани. В подростковом возрасте у меня диагностировали аплазию матки.
Когда тебе 12 лет, ты не задумываешься о том, что что-то может пойти не так. Твое детство в самом разгаре, ты носишься по дворам, играешь в казаки-разбойники и без страха прыгаешь с одной крыши гаража на другую. На разбитые коленки лепишь подорожник и ни за что не заходишь домой за водой, потому что знаешь — мама может больше не выпустить на улицу. Таким было мое детство — беззаботное и беспечное. Помню, как в этом возрасте мы шли с моей подругой мимо детского сада и за оградой неистово орал ребенок. Мама вела его домой, а он отчаянно сопротивлялся. В тот момент я посмотрела на подругу и сказала ей: «Ненавижу детей. От них столько шума, им постоянно что-то нужно, они плачут, писаются, фу! Не хочу детей. У меня никогда не будет детей!»
Через несколько лет именно эта картина стояла у меня перед глазами, когда мы с мамой пришли на осмотр к врачу. Мне было 16 лет, и у меня у единственной из всех девочек в классе не было месячных. Я сидела на кушетке, а мама на стуле рядом с врачом, который разглядывал снимок УЗИ. Я смотрела в одну точку, и мимо меня проносилось много незнакомых слов: «яичники в порядке», «не вижу матку», «подозрение на аплазию», «нужно делать лапароскопию», «возможно, не сможет родить». Краем уха я слушала врача и вспоминала тот день в деталях: во что мы с подругой тогда были одеты, какая была погода, насколько громко заплакал тот ребенок и с каким чувством отвращения я произносила каждую фразу. Тогда я не знала, что мои слова могут оказаться пророческими.
Помню, когда мы вышли от врача, мама усиленно пыталась меня приободрить. Говорила, что мы продолжим обследования, что это не последний врач и не стоит опускать руки. Я практически не слышала ее слов, в моей голове был вакуум, и единственное, чего мне хотелось тогда, это побыть одной. Позже я шла по улице одна, мимо меня проходили люди, а по моим щекам катились слезы. В тот момент моя жизнь разделилась на до и после, а в моей голове поселились мысли, которые еще долгое время отравляли мою душу: «ты никому никогда не будешь нужна», «тебя никто не полюбит», «ты испорченная», «бракованная», «неполноценная», «кто женится на такой», «ты останешься навсегда одна».
После этого случая были еще врачи, обследования, лапароскопия брюшной полости и окончательный страшный диагноз: порок развития половых органов — аплазия матки. Моя матка представлена в виде жгута, при этом у меня есть яичники, которые функционируют нормально, и влагалище в виде слепого мешка. У меня нет месячных, я никогда не смогу забеременеть, выносить и родить ребенка. Этот диагноз еще называется синдром Рокитанского — Кюстнера, более длинное название: Рокитанского — Кюстнера — Майера — Хаузера. Синдром может проявляться по-разному: кроме матки, может, например, совсем не быть влагалища, а может быть матка без прохода во влагалище. Такой диагноз встречается один раз на 5000 новорожденных девочек.
Причем если к первым врачам я относилась более-менее сносно, то последующих я стала ненавидеть. Потому что, на мое удивление, не все гинекологи знают о существовании такого диагноза.
Девять из десяти врачей на меня смотрели как на прокаженную, с нескрываемым отвращением. Как будто им было мало, что я сама себя ненавидела. Поэтому вскоре я совсем перестала ходить по врачам
Период с 16 до 20 лет был самым тяжелым в моей жизни. Я закрылась ото всех и ни с кем не хотела обсуждать свою ситуацию. Мой диагноз стал той темой, которая никогда не поднималась. Мама меня всячески поддерживала, предлагала разные пути решения сложившейся ситуации. Говорила, что, если нужно будет, без проблем станет суррогатной матерью или, если медицина и технологии разовьются до пересадки матки, станет моим донором. Я видела, что ей тоже больно и она всячески хочет мне помочь. Я безмерно ей благодарна за это. Но на тот момент я была не готова рационально мыслить. Кстати, именно в то же время мы решили никому не рассказывать обо мне. Даже родственникам. Возможно, это решение и повлияло на то, что свой диагноз я долго считала чем-то постыдным.
Шло время, и я в одиночку проходила все стадии принятия своего диагноза. Днем я была обычным подростком, шутила и смеялась, всячески показывая всем, что я «такая же, как и они», а ночью весь груз безнадежности и мои разъедающие мысли обрушивались на меня, словно лавина, и от них невозможно было убежать.
Сначала я до конца не могла поверить в то, что это произошло со мной. В моей голове голос безустанно мне твердил слова: «Почему я? Я же хороший человек и никому ничего плохого не сделала. Я никого не убивала, так почему это произошло со мной? Почему именно я должна это переживать и за что мне такие страдания?»
Через какое-то время отрицание сменилось злостью. Я допускала мысли о том, что, может, это родители нагрешили в прошлой жизни и теперь я за них должна это все расхлебывать. Но злость на родителей быстро отпустила, и во всем, что со мной произошло, я стала винить только себя. К этому моменту некоторые люди стали узнавать о моем диагнозе и начинали смотреть на меня снисходительно, с жалостью в глазах. Успокаивали и утешали меня, что еще больше раздражало.
Я ненавидела и до сих пор ненавижу жалость к себе. «Я не умираю со дня на день. Прекратите это делать!»
Я смотрела на неблагополучные семьи, в которых родители бухают без остановки и при этом рожают одного ребенка за другим без каких-либо последствий, и думала: «Почему они как кошки рожают пачками, а я не могу даже одного? Ведь, возможно, я была бы лучшей мамой и могла дать ребенку намного больше, чем они». Я не хвалю себя за эти мысли. Это было мое отчаяние.
К 17 годам я впала в депрессию. Пустота внутри меня разрасталась, и мои мысли по поводу своей никчемности заполняли меня и утягивали во тьму. Я засыпала с этими мыслями, просыпалась с ними, и они накрывали меня, когда я видела семейные пары с детьми. По всему телу растекалась непередаваемая боль, и к горлу подступал ком. В какой-то момент я даже подумала, что мне незачем жить на этом свете. Для самоубийства я была слишком трусливой, да и мне было очень жалко мою маму, которая не пережила бы этого. Поэтому я решила убивать себя по-другому: алкоголь, сигареты и панк-рок. Я доверила этим вещам свою медленную смерть. В таком состоянии я прожила еще два года.
Первым кругом спасения стал университет. Поступив на первый курс, я параллельно пошла работать. Понемногу стало меняться и мое сознание. Я поняла, что само собой мое состояние не пройдет и нужно с этим что-то делать. Я решила запихнуть все свои эмоции и боль в одну большую коробку и спрятать глубоко в себя, чтобы никогда не возвращаться к этой теме. Вместе с этим я стала каждый день транслировать себе установки, которые сама для себя придумала: «Я ни в чем не виновата», «Я прекрасный человек и достойна любви», «Я хочу, чтобы меня мужчина любил и уважал за мою личность, а не за то, что я инкубатор и нарожаю ему детей», «Если не найду своего мужчину, значит, с головой уйду в работу и буду достигать карьерных высот».
Я твердила сама себе эти установки как мантру. И понемногу сама стала в это верить. Сейчас я понимаю, что на тот момент это было неплохим решением. Лучшим было бы пойти к психологу, но в тот момент они были «непопулярны», да и я скептически к ним относилась. В итоге я не вылечила себя от боли, а просто спрятала ее. Но по крайней мере она была уже не ежедневной.
Раз в три-четыре месяца я напивалась, и мои демоны вылезали наружу. Это сопровождалось криками отчаяния, слезами и двухчасовой истерикой, после которой обессиленная я засыпала и наутро все снова становилось хорошо
Мое спасение пришло ко мне вместе с моим вторым мужем. Как только мы начали встречаться, я сразу же рассказала ему о своем диагнозе. После того как он все обдумал, он ответил, что это его не смущает и он хочет попробовать построить со мной крепкие отношения. С этого момента началось мое исцеление, которое заняло почти три года. В начале я избегала любых разговоров о моем диагнозе, а простое упоминание о детях сопровождалось слезами. Истерических приступов становилось меньше, но в каждом из них мой муж был со мной. Он молча слушал и держал меня за руку, пока я рыдала в подушку. Через год мы стали открыто говорить о моих чувствах. Много говорить. Именно он аккуратно настоял на том, чтобы я сходила на прием к психотерапевту.
За все три года, что мы вместе, мой муж стал мне другом, любимым, братом, родной душой. Именно он подарил мне веру в себя, по кирпичику выстроил мою самооценку и вдохнул в меня новую жизнь, полную невероятных открытий. Я не хочу даже представлять, что было бы со мной, если бы не он.
Сейчас я веду свой блог, в котором открыто рассказываю о своем диагнозе, об эмоциях, которые когда-то переживала. Главная цель моего блога: оказать поддержку всем девушкам, у которых диагностировали такой же диагноз. Помочь им справиться с переживаниями и на своем примере показать, что можно и нужно быть счастливой, несмотря ни на что. А также показать всем людям, что существует такая аномалия. И что мы ни в чем не виноваты и достойны любви не меньше других. Также я создала закрытый Telegram-канал, в котором хочу объединить всех девушек, которые по той или иной причине не могут родить. Для совместного общения, поддержки и обмена информацией. Чтобы вступить в него, достаточно мне написать в социальных сетях и рассказать свою историю.
Я верю, что со временем мои подписчицы тоже смогут открыто говорить о своем диагнозе без страха быть непонятыми или отвергнутыми. Что окружающие будут смотреть на нас как на сильных духом людей, без жалости в глазах. И я безгранично рада, что для кого-то моя история служит мотивацией никогда не сдаваться и не опускать руки. Потому что жизнь прекрасна, и она того стоит.
