«Панические атаки почти разрушили мою жизнь, но спасла любовь (и таблетки)». Личный опыт
Привет! Зовут меня Анна. Мне 36 лет, живу в Санкт-Петербурге.
С 18 до 35 лет я испытывала сильнейшие панические атаки (ПА) со всеми возможными симптомами. Очень многие люди переживают подобное и не решаются ни с кем поделиться, мучаясь, как я, годами, не видя выхода, перестают общаться с друзьями, замыкаются в себе. Поэтому я решила сделать «каминг-аут» и рассказать о своей проблеме.
Как все начиналось
С ПА я живу с 18 лет. Вся моя сознательная жизнь связана с ними. Они следуют за мной, как надсмотрщики за заключенным, как грифы, караулящие умирающую жертву. Это напоминает чудовищный вальс со страхом, когда нельзя оступиться, иначе он закружит тебя до смерти.
Я умудрилась попасть в те 4–6% людей, у которых формируется тревожное расстройство, ПА становятся регулярными и жизнь превращается в ад. У каждого такого «счастливчика» свой основной симптом. У меня это удушье. Нет, это не психогенная астма. Да, я лечилась где только можно.
Истоком проблемы я и мой психотерапевт считаем чрезмерную зависимость от общественного мнения, сформированную в детстве. Эта зависимость порождала напряжение моральное и физическое, которое в результате приводило к реальным спазмам сосудов и мышц во время приступов.
Еще в школе выход к доске вызывал у меня ступор и ужас: ладошки потели, щеки горели, ноги подкашивались, а перед глазами была пелена. Про институт я вообще молчу! В метро мне всегда казалось, что люди пристально и осуждающе смотрят только на меня.
Из-за ПА у меня нет высшего образования, хотя я училась в трех институтах. Почти отличница из прекрасной интеллигентной семьи, я ни в одном вузе не смогла учиться, потому что везде дико нервничала и испытывала приступы. Но я была упертая, поступала снова и снова в надежде на благополучный исход.
Конечно, я обращалась к специалистам. Пять или шесть врачей сказали, что я абсолютно здорова и они не знают, как мне помочь. Мне становилось то лучше, то хуже. С годами поводов для приступов становилось все больше. В какой-то момент моя нервная система настолько износилась, что я больше не могла выносить ни серьезный разговор, ни фильм, который вызывает эмоции, ни долгие поездки, ни встречи с друзьями.
Время суток тоже стало иметь значение. Дела я могла делать только утром и в первой половине дня. К вечеру всегда была дома и уже знала, что будет плохо. Из-за своих страхов я не могла быть собой и идти своим путем, что еще больше загоняло меня в состояние стресса. Это был замкнутый круг.
Как развилась агорафобия
С осени 2018 до весны 2019 года моя социальная жизнь свелась к нулю. Я уже была полноценным инвалидом. Переселилась в отдельную комнату и рисовала там. Муж занимался сыном, периодически отвозил его к моим родителям. Я не могла есть твердую пищу, такую как овощи, мясо, хлебцы, — мне сразу становилось плохо, я начинала задыхаться. Целыми днями могла не есть, а только пить кефир. Пищевое поведение просто покинуло чат на тот момент. Я очень похудела.
Выйти на улицу я не могла, вынести мусор было чем-то сродни победе на Олимпийских играх — в моем случае Параолимпийских. Пройти 10 м от дома было нереально! Сразу одышка, сердцебиение, страх, ватные ноги, рябь в глазах, ком в горле, спазм грудной клетки, спазм желудка…
Эта коварная психика настолько мобильна! Вроде бы уже привык к одним симптомам, а тут раз — и другой добавляется, еще страшнее и изощреннее. Это психосоматика. Таким образом мозг сигнализирует нам о том, что что-то в жизни или в голове надо менять. А как тут поменяешь, если нужно хотя бы просто выжить и не сдохнуть!
Когда меня накрывала ПА, нужно было провести ритуал по ее изгнанию — проще говоря, отвлечься. У меня было два сценария. Первый: я писала и рисовала ногой. Таким образом я концентрировала внимание на другой части тела. Вставляла ручку между пальцев на ноге, клала лист бумаги на пол и писала слова, предложения, рисовала символы и даже целые композиции. За один приступ я могла изрисовать листов пять с двух сторон. Любимый рисунок — велосипед с корзиной и цветами.
Второй сценарий: я пинала мягкие игрушки ногой. Отбивала. Либо мячик футбольный. Раскладывала сушилку для белья и пыталась закинуть игрушки на нее. Разговаривала сама с собой, подбадривала. Впоследствии мне уже и это не помогало отвлечься. Приступы длились несколько часов, я чувствовала, что задыхаюсь по пять-восемь часов в день. Я вдыхала воздух, вдыхала еще и еще через жуткий спазм, начиналась гипервентиляция легких, выдыхать я забывала, расхаживала по комнате с бешеными глазами и уже вслух говорила: «Выдыхай, выдыхай».
Я закрывалась в отдельной комнате и ходила, ходила, ходила… Однажды муж записал на диктофон из-за двери, как я уговаривала себя выдыхать, и отсылал это моей маме и сестре. Тогда они начали убеждать меня лечь в клинику неврозов. Почему мне самой эта идея не приходила в голову? Я уже не могла здраво мыслить. Мне было страшно. Чтобы лечь в больницу, нужно же выйти на улицу и взаимодействовать с людьми, вновь рассказывать о себе и переживать приступы вне дома.
Мне становилось все хуже. Выходить из дома я не могла, находиться в одном помещении с другими людьми — тоже, даже с мужем, даже с сыном. Сестра с мамой настаивали на госпитализации, и я согласилась, хотя совершенно не представляла, как я все это выдержу. В назначенный день я приехала, собрав все свое мужество.
Клиника неврозов чуть не разорила меня
Лежать в клинике неврозов было очень неприятно. Мне было так плохо, что я не могла выходить на обед и ужин. Мои друзья приносили мне еду. При этом я платила 2000 руб. в сутки и пробыла там полтора месяца. Получается, 90 000 руб. я угрохала на палату!
Ежедневно меня посещал психотерапевт. Он копался в моем детстве и прошлом. Мы много говорили и поняли, кто виноват, но я это делала и раньше с десятками других психотерапевтов. Так что этот врач мне совершенно не помог.
Мне назначили антидепрессанты. Я очень боялась принимать любые таблетки, потому что ждала побочных эффектов. И они появлялись. Приняв первый раз лекарства на ночь, я проснулась в три ночи в диком приступе паники: у меня были жутко широкие зрачки, волосы на теле стояли, я была вся в мурашках. Мне было так страшно, как никогда в жизни!
Я еле уснула и на следующий день попросила заменить препарат. Врач назначил другие таблетки, но все было мимо. Через полтора месяца моего нахождения там в стабильно жутком состоянии я попыталась поговорить с заведующей о замене врача и лечения. Я была в состоянии совершенно больного человека: не могла присесть, все ходила и вздыхала. Врач выписала другое лекарство, даже два, и я уехала в тот же день домой. Как я ехала, это отдельная история. Мне за рулем было ужасно плохо: я все время останавливалась, чтобы отдышаться. Начала принимать лекарство и буквально через пару дней почувствовала, что мне лучше, я начинаю чувствовать себя человеком и могу поехать на дачу.
Дача у меня в Эстонии. Ехать туда всего два часа, но я ехала двое суток, так как были приступы, я постоянно останавливалась, ночевала в поле, пыталась успокоиться: рисовала ногой… Лето я проводила так: утром приезжала к родителям на дачу, где был мой сын, и находилась с ним (есть там не могла, ела всегда одна), а часов в восемь я всегда уезжала к себе в квартиру, потому что наступало «время дьявола». Я знала, что в это время мне всегда становится плохо, у меня начинается приступ. Я приезжала к себе, ложилась, смотрела фильмы либо рисовала. Так прошло все лето.
Помогли таблетки и любовь
У моих таблеток накопительный эффект, и где-то через три месяца мне стало чуть-чуть получше. Я вышла на работу и проработала примерно полгода. Потом наступила весна, пришел COVID-19, начался карантин. Отовсюду стали пугать этим коронавирусом, а у меня пожилые родители, и я приняла решение ненадолго уйти и не работать. Я сказала, что прекращаю свою деятельность, потому что не хочу контактировать с потенциальными вирусоносителями. Я ушла с работы и вскоре познакомилась с мужчиной (с мужем к тому времени мы разошлись).
С тех пор как я познакомилась со своим мужчиной, моя жизнь кардинально изменилась. Но не сразу. До него я ненавидела свидания: сидеть лицом к лицу за чашечкой чая и разговаривать — для меня это было мучительно. И когда мы начали с ним общаться, поначалу это было очень тяжело. Но по прошествии нескольких месяцев я начала привыкать. Это была своего рода терапия: мы разговаривали, много ездили на машине, ходили по музеям и в театр. Прошел примерно год, как я начала принимать таблетки, и мне стало лучше.
Но дело не только в лекарствах. Нет таких волшебных пилюль, которые моментально помогают. Помогает все вместе: терапия и правильные люди рядом. С этим мужчиной я почувствовала себя человеком.
Недавно я спросила у своего психотерапевта: «Как долго мне еще принимать эти таблетки? Всю жизнь?» Он сказал: есть большая вероятность того, что если я прекращу принимать лекарства, то все может вернуться в той или иной степени. Так что, возможно, мне нужно будет осуществлять эту поддерживающую терапию всю оставшуюся жизнь.
Тем людям, которые таблетки принимать боятся, я советую этого не делать. Я сама очень боялась, но оказалось, что эти маленькие пилюли действительно могут изменить жизнь. Сейчас я могу летать на самолете, есть в ресторане, находиться долго в любых местах. Я спокойно езжу за рулем, хорошо функционирую вечером, для меня нет теперь времени, которое является границей нормального самочувствия и приступов. Я благодарна Богу. И очень сочувствую людям, которые находятся в таком же состоянии, в котором находилась я, а их очень много.
Читайте также в рубрике «Личный опыт»: